В этом мире не было ничего, кроме пустынного белого океана и шума ветра. Она не чувствовала своего веса, не ощущала конечностей и органов - только мерное покачивание и монотонное гудение. Она была всем и ничем. И большего не было нужно. Но внезапно все поменялось: её тело стало объемным, заняло ограниченное положение в пространстве и начало подрагивать. Гул нарастал, превращался в какофонию звуков, разномастных голосов и слов, усиливался и резал слух. Качка делалась интенсивней, пространства становилось все меньше, а кожа начинала стремительно нагреваться... Вокруг бушевало пламя - такое стремительное и яркое, манящее, гипнотизирующее, зазывающее, убийственное! Ей стало мучительно страшно и больно, но где-то внутри зарождалось ликование: скоро всё это закончится, скоро она снова станет небытием, и не за что уже будет уцепиться. Скоро, совсем скоро! Ещё чуть-чуть. Но вдруг поясницу обхватили чьи-то крепкие руки, а к спине прижалось такое сильное человеческое тело. Она не видела, кто это был, но слышала голос. Голос, который пел колыбельную. Колыбельную из отборного мата. Мата на незнакомом языке.

Матильда вздрогнула и резко выпрямилась, открывая глаза. Грива коня впереди, а дальше - лишь песок и пепел, или просто туман. Тиль потянулась ладонями к глазам - убрать волосы, прогнать сон, и в ту же секунду за спиной раздался привычный голос. На мгновение он о чем-то напомнил девушке, вызывая теплые чувства, но всполохи сновидений забывались так же быстро, как и приобретала чудовищную реалистичность сама реальность вокруг.
Ублюдок был жив,  он был тем, кто спас её. Вот только спас ли? Впрочем, Матильде нравилась эта чертовски странная и страшная жизнь, а ещё её неожиданные повороты. Мат помялась, пристраиваясь в седле, и недовольно поморщилась: хотелось есть и пить, но просить она бы ни за что не стала, жутко хотелось снять кожаную бечевку, растиравшую запястья, скинуть с лошади второго седока и умчать куда подальше от чокнутого сумасброда и бабы, которой Мат же и уговаривала помочь, чтобы хоть чем-то отвлечься от мыслей о неудаче, постигшей пару-тройку дней или недель назад.
Время уже давно потеряло свое значение, потому что об этом она не думала, в отличие от мыслей о боли. Для девушки это было странным и пугающим - думать о боли, причем не о своей, а о его, о той, которую сама же и причинила. Безумие заключалось в том, что следы от ожогов на руках мужчины отзывались в ней физически ощущаемым страданием, как и то, что он перестал ей доверять, или то, что не перестал? Мат не слушала его слов, привычно громких, над самым ухом. Она смотрела лишь на рисунки огненного цветка, отметины стихии, доказательства того, что её жизнь стоит дороже его, подтверждения права находиться сейчас у неё за спиной:
- Выкинешь что-нибудь, я тебя закопаю. Усекла?
- Ненавижу, - привычно прошипела Тиль в ответ на вопросительную интонацию и провернула голову, разминая шейные позвонки.
Покуда со всем справлялись без неё, Мат предпочитала не лезть, если, а точнее пока, ситуация не выходила из рамок нормы и не грозила стать критичной, конечно.
Но вот конь дернулся под всадниками, и девушка громко выругалась, а в глазах вспыхнула ненависть от воспоминаний о том, как совсем недавно этот сзади сжёг её коня "в назидание", а до этого отца "в отместку за спасение", что ли.
Он всё за собой сжигал дотла, не оставляя и шанса на воскрешение, в которое, впрочем, Мат и не особо верила. Всё и вся. Как сжег когда-то и самого себя. Просто Мати знала, что виной всему произошедшему не может быть только болезнь мужчины. Она знала - такими просто так люди не становятся. Она видела многих за свою недолгую жизнь. Но никогда, до этого человека, не видела того, кто дотлевал внутри, как подземный огонь, у которого они сейчас оказались.
Он сжигал всё, но не впервой спасал от огня Матильду. Может, потому что в её венах текла ледяная кровь?
Их процессия остановилась - пришло время переговоров и планирования, а для этого лучше твердо стоять на земле.
Движения мужчины были крупными, резкими, но внимательными - Мат спустилась с коня и тут же протянула к нему перетянутые запястья.
- Тебе надо, чтобы я с ней говорила. Мне надо снять эту хрень! Лады?
Пока пришлый думал, Тильда бегло осмотрелась: его ещё свежие ожоги, выбивающийся из-под земли дым, мешающий видеть, дикая, почти сумасшедшая, но богатая знанием и одержимостью в глазах женщина впереди, разбитые трещинами скалы и куча бесформенного мусора на расстоянии выстрела. И какое-то шевеление сбоку.
- Ксо! - выкрикнула Мат, тут же сбивая мужчину с ног коротким движением и заваливаясь следом бесформенной грудой. В тот же миг прямо над ними проскочило животное, больше похожее на крысу-переростка, и вцепилось клыками в сумку, висевшую на седле, вместо чьей-то плоти. - Ну же!  Режь! - Мати вытянула вперед руки, надеясь, что так он перережет бечеву прежде, чем прирежет жуть, находящуюся чуть дальше.

Отредактировано Mathildis (2017-11-02 02:18:50)

Маленькая хитрость дала ожидаемый результат - путы перерезаны, руки свободны. "Аллилуйя!" - вспомнила Матильда странное слово, вычитанное на какой-то из бумажек в одной из множества комнат, где им с Джеймсом приходилось ночевать. Сколько их было и когда они начались? Чужие, потрепанные и покалеченные, похожие на людей, которые в них обитали или скрывались от внешнего мира, с грязными подстилками и обрывками текстов на стенах. Джеймс говорил, что эти оборванные махристые штуки когда-то назывались постерами, когда мир ещё был жив. Он знал много слов и вещей, о которых Матильда никогда даже не слышала: кобура, душ, помои, новости, аллилуйя... Мат нравились эти слова. Ей нравилось, как Джеймс их произносил. С ними новый мир становился узнаваемей и знакомей. Иногда Тильда думала, что может ко всему этому привыкнуть, к новому старому, отличному от того, что знала с детства. И она не уставала учиться и удивляться.
Но кусочек отвоеванной свободы всегда заставляет хотеть больше. Матильда огляделась, прикидывая, сможет ли скрыться от спутника в дыму и тумане и стать совершенно самостоятельной, или же рациональней и полезней будет пока остаться с ним, чтобы выживать и  двигаться дальше. Она вскочила на ноги, и в те секунды, пока голова решала, в какую сторону рвануть ногам, уносящим на волю, глаза выхватили из общей картинки спутанные темные волосы и мужские пальцы, в которых теплилась смерть. Тильда замерла в нерешительности, залюбовавшись брызгами крови, слетавшей с острия, в этот миг девочка подумала о том, что этот такой сильный безумный монстро-человек не сможет поладить с самим собой, а значит не сможет и жить. "Но, к чертям! Двадцать тысяч ржавых бивней и связка коротнувших проводов! Я-то смогу жить без него", - скорость мысли быстрее скорости света, и Матильда начинает разворачиваться ровно в тот момент, когда животное за спиной издает предсмертный крик.
Но перед глазами возникает не задымленная пустыня, а черно-красное лицо, по брови завешанное грязно-серым капюшоном. Мати хочет крикнуть, предупреждая Джеймса об очередной опасности, но чужая рука резким движением прижимает её лицо к другой, в которой зажата пропитанная вонючим веществом тряпка, а в шею с боку утыкается что-то острое, и Мат проваливается в пустоту, успевая подумать: "Не смогу. Я тоже..."

Она приходит в себя от боли в перетянутых запястьях. Морван вяжет иначе, от его пут нет такого режуще-жгучего напряжения в мышцах и нестерпимого зуда на коже. Мат группируется и пытается вырваться. Кричать она не может, кусаться тоже - вонючая тряпка выветрилась и больше не лишает сознания, но отлично исполняет роль кляпа. От едкого запаха кружится голова и трудно управлять своим телом. Матильда пытается лягнуть человека справа, но нога лишь дергается в воздухе как в воде и повисает под собственной тяжестью. Девушка теряет ощущение времени. Ей кажется, что по темному тоннелю её тянут вечность, хотя возможно - всего несколько минут. Через время или во времени, они наконец останавливаются. Тряпку вынимают изо рта, и Матильде становится по-настоящему страшно. Впервые за всю её жизнь. Потому что оказывается, что она не абсолютно не в состоянии управлять своим телом. Даже голос её не слушается. Она кричит, напрягая голосовые связки, но рот не издает ни звука. Она пытается поцарапать пленителя, но пальцы лишь слега сгибаются, словно в попытке погладить, хотя мышцы напряжены до предела и кажется, что вот-вот разорвутся. И тогда Мат чувствует, как в уголках глаз начинает скапливаться жидкость. Непривычное, давно позабытое ощущение. И ей чертовски странно, что слёзные мышцы продолжают работать в таком состоянии.

Ещё через несколько вечностей или мгновений Мат видит Джея. Того, которого хотела бы видеть меньше всего. Особенно в таком состоянии. Потому, что она не хочет, чтобы он был здесь. Не хочет, чтобы и он испытал тот страх, что она сама. Матильда боится. Не за него, но того, что увидит, как сломают и его. Она не хочет, чтобы он проиграл. Он должен бежать. Он должен бросить её. Он не должен видеть её слабость. Она не должна быть такой беспомощной, когда он стоит и смотрит. Свысока. Она и сама... Она справится! Она выберется. Или нет... Но его не должно было здесь быть. Она пытается сказать ему: "Беги!" - когда видит, как один из мужчин, что её удерживал в вертикальном положении, отделяется и движется на встречу к Джеймсу. Но не может даже этого. Все, что она может - смотреть на Морвана и взывать к его демонам, которые умеют её слышать, а порой и слушаться, или к его настоящей сущности, заплутавшей в их круговороте. Она осознает, только безумие сможет сейчас их спасти. Но она не верит в то, что если его выпустить, демонов потом удастся успокоить. И она боится. Оголтело, остолбенело, отвратительно сильно.

Матильда пожирает глазами Джеймса, твердя про себя одно: "Беги! Беги! Беги!" Она видит, как красно-чернолицый мужчина приближается к Морвану с каждым шагом, и не замечает, как по её запястью проводят тонким лезвием, делая надрез. Мат понимает, что что-то не так, только когда картинка перед глазами начинает меняться: горизонталь  переходит в вертикаль, а затем её голова касается пола и рука падает на лицо, как восковая, мешая видимости. Мат продолжает следить за движениями Мора, хоть изображение и разбито на части. Она видит, как в сторону Джеймса движется и второй её пленитель, в чересчур замедленном темпе.
И тут она чувствует, как в приоткрытые губы проникает соленая теплая жидкость - капля её крови. Мат ощущает, как она обжигающей дорожкой стекает по языку, раскалывая обледенение, докатывается до горла, как кровь приносит онемевшему рту немного тепла. И Матильда пытается кричать, испытывая от этого острую режущую боль:
- Беги...
В этот раз её хриплый писк может расслышать копошащаяся в углу мышь. Мат сглатывает, чувствуя ещё немного освобождения, и повторяет попытку, удвоив усилия. И слышит свой слабый голос уже сама:
- Беги.
В третий раз ей кажется, что она проглотила ежа и тысячи иголок вспарывают горло изнутри, но красно-чёрные ещё не поравнялись с Джеймсом, продолжая двигаться в замедленной съемке, а значит есть шанс его спасти:
- Беги! - разносит эхо по помещению её голос, и тот, что оставил её последним, очень медленно разворачивается, а потом Матильда наблюдает, как воздух разрезает металлический дротик с красным пером на кончике, плавно, как рыболовный крючок на глубине, мелодично как ритуальные песнопения. Он втыкается в ямку между средним и указательным пальцем, и время останавливается совсем, а изображение начинает затягивать чёрная пелена.

Отредактировано Mathildis (2017-12-19 01:02:21)

Пустота затягивает, поглощает, присваивает тебя. Чернота растворяет, впитывает все цвета и звуки, стирает. Ничто - именно то, чем девочка всегда хотела стать. Отсутствием. Небытием. Беспросветностью и бессмертностью. Но что-то подсказывало, намекало, уверяло и нашептывало: так не будет, так просто не может быть!
Теряя сознание, перестаешь быть собой, но взамен приобретаешь абсолютную свободу: никто и ничто больше не удерживает тебя, даже собственное тело. Но и это - ложь. Он держал её на плаву, даже когда оба так стремительно летели в объятия к смерти.
В здравом уме и трезвой памяти Матильда ни разу не признавалась себе в том, что настигало её в горячке или во сне: там них верила, что служит проводником для мужчины под боком, видела себя его путеводной звездой, его маяком из горящего сердца, его вольфрамовой нитью. Вот и в теперь, отключаясь, девочка боролась до последнего, отвоевывая каждый проблеск сознания, каждую вспышку зрительной активности, каждый кадр, который помог бы понять одно: как он?
Манящее забвение. Чужие фигуры. Темнота. Его взгляд. Абсолютная ночь. Замах и движение дубинки в нескольких сантиметрах от его головы. Опустошение. Брызги крови. Бесчувствие... И его боль, заволакивающая собой весь мир, впитывающаяся в сознание, пронизывающая воздух! Иногда Мати думала, что безумие заразительно, и в тот момент, когда девушка ощутила мир его чувствами, она больше уже не могла оценивать свои мысли, сконцентрировавшись лишь на одном: остановить, остановить это! Проблеск сознания, и её взгляд заметался по окружающим объектам, а мозг начал судорожно искать выход. В поле зрения попали странные, такие чужие и едва знакомые буквы на белом фоне, но такие притягательные, такие красные.
- Фа-йе-р! - вкладывая всю его боль в свои голосовые связки, Тильда выдохнула из себя звуки, разрезавшие тишину, отразившиеся от стен и эхом прокатившиеся по тоннелю.- Имя огня, - подумала девочка, отключаясь.
Но уйти совсем она не смогла. Изображения всплывали в голове, чередуясь с провалами, не позволяя собрать всю картину, при этом сплетаясь в забавный сюжет. Если бы у Матильды осталось хоть немного сил, она бы от души посмеялась над увиденным, но в нынешнем положении не хотелось даже улыбаться. Услышав её голос, атакующие, которые явно намеревались забить Джеймса до смерти, повели себя странно. Они резко остановились и упали на колени, покорно склонив головы и замерев в такой позе. Затем из темноты появилось существо, раза в полтора крупнее обычного человека, кроме этого ничем от людей не отличавшееся. Его руки и лицо, наполовину закрытое красным капюшоном, были покрыты многочисленными ожогами. Мужчина застыл над склоненными фигурами, и Тильда услышала невнятный шепот, множивший и повторявший произнесенное ею слово - Файер, Файер, Файер! Великан несильно ударил шепчущих по головам и рыкнул что-то, чего Мат не разобрала. В следующий раз она увидела возле себя ноги, а затем почувствовала, как великан взял её на руки и развернулся с ношей, собираясь покинуть зал. Матильда через силу повернула голову и боковым зрением увидела как те двое, толкаясь и ругаясь, куда-то тащат тело Морвана за руки. Она не знала, жив он или умер, но чувствовала, как в горле собирается сгусток боли, рвущийся к глазам, но так и не идущий дальше.
- Прости, - шепот ослабевал, оставляя следующую фразу лишь для внутренностей черепной коробки. - Я не сумела забрать твою жизнь...

Пустота, чернота и небытие никак не хотели уносить с собой боль. Казалось, они справились со всем: усмирили желания, переплавили ненависть, потушили надежду и заглушили жажду жить... Но они так и не разобрались с болью от осознания незавершенности, незаконченности пути. Матильда не была ещё готова отдать своё я. Она сделала судорожный вдох и вновь ощутила тело. Тело, покрытое тонкой белой тканью, которую тщательно расправляли, оглаживая, чужие ладони. Девушка сжала челюсть и чуть повела пальцами, проверяя, насколько может собой владеть. Её движения не остались незамеченными - к губам тут же поднесли сосуд и старческий голос велел:
- Пей!
Мати попыталась открыть глаза, но впустую - они были завешаны плотной тканью. Тогда она крепко вцепилась зубами в чашу и мотнула головой в сторону, норовя попасть в человека рядом, а затем, в собственных мыслях она вскочила и вырубила этого недотепу, кем бы он или она ни были, в реальности же лишь дернулась и свалилась на бок с камня, больно ударившись при этом плечом. Самым неожиданным стало то, что по шее в этот момент что-то сильно резануло. "Веревка!" - поняла Тиль и замедлила движения, хватая ртом воздух.
- Пей! Чистой пить! - капюшон, который не давал видеть, съехал в сторону, и Мати смогла различить в говорящем сгорбленную старуху. Эта глупая женщина надеялась на её послушание! Тильда плотно сомкнула губы и дернулась, вновь выбивая чашу, чем причинила себе новую порцию боли.
- У - ты! Файер ждет. Вождь ждет. - старуха явно была недовольна. Она наполнила сосуд в третий раз и отпила из него большой глоток, тут же прижимаясь к Матильде и буквально вдавила в её губы горькую жидкость. Девушка закашлялась и едва не задохнулась, но тут же почувствовала себя лучше, когда обжигающий напиток побежал по пищеводу. Мат не преминула воспользоваться данным шансом - с силой схватила старуху за уши и дернула её голову назад.
- Ч-мааа! - гаркнула та, и Матильда вновь провалилась в темноту от удара сзади. Когда она очнулась, горло нещадно жгло изнутри от напитка, снаружи от веревки. Мат негодовала, но понимала, что к телу вернулась чувствительность, а значит и контроль. Тиль решила, что теперь сможет им управлять. И проверить эту мысль ей помогли - дернули за бичеву так, что пришлось резко упереться ладонями в пол, чтобы не разбить нос.
- Чистая! Послушной? - спросила бабка, обдавая девушку запахом разлагающихся зубов. Но глаза Мати никогда не врали. - Глупая! Будешь!
Раздраженная старуха была настроена решительно. Она отдала приказ, махнув рукой, и Тиль почувствовала, как сзади, от локтей и до запястий, её руки стягивает веревка, в то время как другая, привязанная к шее, отдаляется все дальше, заставляя тянуться за ней. В голове закружилось от недостатка кислорода, и Мат рванулась вперед, едва её отпустили. Организм хотел жить, он чувствовал, он дышал, он не хотел умирать, он решил не спрашивать желаний девушки, а удерживать её на плаву - такой же невыносимый и подлый, как Джеймс Морван. Мат остановилась от этой мысли как вкопанная, и когда тело двинулось дальше, она поняла, что щеки стали влажными. "Хорошо, что лицо под капюшоном - не хватает ещё, чтобы эти мудилы увидели", - решила Тиль и улыбнулась. В поле зрения было только то, что внизу, под ногами, а тратить силы, чтобы освобоиться от завесы не хотелось. Зачем что-то видеть, если скоро не останется ничего? Зачем следить за кем-то, если это не Мор? Она послушно взошла на деревянную приступку, которая появилась на пути под ногами. Послушно стала тянуться вверх, следуя за веревкой. Послушно замерла на цыпочках, прислушиваясь к напряжению в теле, растворяясь в нем, надеясь заглушить телесной болью другие страдания. И тут с неё сдернули капюшон. И Матильда сломалась. Она поняла это в тот момент, когда увидела тело, подвешенное вниз головой. Она не могла говорить, только смотреть во все глаза и делать судорожные вдохи, заполняя себя кислородом: "Это пытка. Зачем так? Зачем его телом?" И тут подвешенное тело задвигалось и заговорило. "Жив? Он здесь. Он дышит. Он говорит. Он живой!" Мат вновь накрыло чернотой, не смотря на веревку, пресекавшую любые попытки пошевелиться, не говоря уж о чем-то ещё. Но он был жив, и она удержалась. Он что-то говорил, и это притягивало, заставляло хотеть выжить, хотеть сохранить его жизнь, и забрать её самой, когда придет время. Тиль поняла, что губы растягиваются в улыбке, тут же опадающей, потому что старуха приблизилась к мужчине и внимание Матильды разобрало слова:
- ...на разогрев, гаденыш.
Она сломалась. Тильда хрипит, она рычит, забыв, что умеет говорить. Она не контролирует себя, ярость затмевает рассудок, и девочка дергается вперед слишком сильно, теряя опору. И мир сжимается до одного глотка воздуха, которого не хватает. Организм бьется в агонии. "Смерть, ну давай!" - проносится в голове и стихает. На секунды, растягивающиеся в вечность, остается лишь звенящая боль и пустота.

Отредактировано Mathildis (2018-01-18 22:43:06)

Черное на белом: грубая накидка на тонком сарафане. Черное на белом: растрепанные волосы на бледном лице. Не хватало лишь красного, но до поры до времени, пока Морван не прикоснулся к ней окровавленными руками и не оставил на коже своих меток. Кровь прилила к лицу, и губы ощутили тепло чужих. Мат сделала резкий вдох и закашлялась. Первым, что она увидела "на том свете" были все те же знакомые глаза, не желавшие ее отпускать. Первым, что почувствовала - все тот же знакомый запах, который не могли перебить ни ржавое железо, ни кровь, запах Джеймса Морвана...
Чтобы совладать с реальностью и грязно выругаться, выражая отношение к происходящему, девушке хватило пары секунд - ровно столько же, сколько потребовалось мужчине, чтобы поставить на ноги девочку. Мати еще не успела как следует сориентироваться в пространстве, а потому позволила Морвану вести, а себе чуть опираться на него. Но вскоре сознание нагнало эмоции и чувства, и девушка начала замечать то, что ей явно не нравилось: ее спутник был весь перепачкан кровью, и, судя по ножевым порезам, явно не чужой. Тильда не удержалась и прикоснулась к ране, тут же отдергивая пальцы.
- Больно? - спросила с нехарактерным ей сожалением, вместо ликования, не останавливая движения и не ожидая ответа. Она шла за Морваном, доверяя тому прокладывать маршрут и не расходуя на это силы, как следует волчица за вожаком. Но сбереженных ресурсов хватило, чтобы понять: Джеймс потерял много крови, скоро прилив адреналина спадет, и силы начнут его стремительно покидать. Им нужно было где-то остановиться, переждать, перебинтовать раны. Мат оглянулась и замерла как вкопанная, заставив мужчину затормозить. Прежде всего им нужно было перестать оставлять кровавый след, его след, и молить всех известных и неизвестных божеств, чтобы у безумных обитателей подземелий не оказалось собаки.
- Мы найдем выход позже, чем они нас: ты слишком маркий! - привычно едко прокомментировала Мат остановку, кивнув на кровавые следы, остававшиеся позади. - Нужно остановить кровь!
Тильда вытянула руку отровавшись от мужчины, и резко дернула подол платья. Белая ткань не хотела поддаваться, а любое касание тут же оставляло на ткани следы, но даже самая распоследняя модница не задумалась бы об аккуратности в таких условиях, Мати и подавно. Она подняла подол и надорвала его зубами, после чего дело пошло куда быстрее, и через несколько мгновений миди превратилось в мини, зато перевязочного материала появилось даже с избытком. Матильда ни за что бы не призналась себе, что желание защитить Морвана, вылечить, уменьшить его боль так сильно, что она сглупила настолько, что позволила себе сбить их с темпа и остановитлась прямо посреди коридора. Раскаялась она в этом лишь когда Джеймс вжал ее в стену, перекрывая рот ладонью, потому что услышала шаги, звучавшие чуть громче, чем ритм его сердца и чуть ощутимей, чем биение собственного.

- Решила скинуть меня на этих недоумков и сбежать? Ну давай испытаем твой план, Мат.
Вот это поворот! Впрочем, если бы Мат была чуть менее поглощена чужой кровью, она смогла бы догадаться, что этот параноик опять все испортит. Конечно, как же иначе - он скорее вытолкнет девушку как приманку, чем доверится ей и позволит перехватить управление. Ещё бы, она же мелкая и слабая! Придурок-придурок-придурок! Самовлюбленный идиот! Матильда сидела на коленях посреди каменного коридора, на неё бежало двое спятивших кровопийц, а она даже и не думала пошевелиться. Только сильнее и сильнее сжимала кулаки, чувствуя, как злость сгущается в венах, стекается к сердцу и вот-вот разорвет её, выливаясь неконтролируемым потоком. Каждый раз, когда Тиль собиралась помочь Морвану, когда чувствовала к нему нежность или проявляла заботу, всё летело в тартарары. Потому что мужчина просто не умел никому доверять, боялся любого непривычного поведения, а так как он привык к жестокости и вечному бою, к попыткам убить его или убраться от него, то шаг навстречу каждый раз расценивался как то, что должно караться, желательно расстрелом. К кулакам добавились зубы, которые Тиль сжала так, что один едва не раскрошился. Тем временем впереди Морван оголтело рубил неудавшихся убийц. Будь он целым и невредимым - разорвал бы их в клочья. Придурок, он же слабеет, но просить о помощи или хотя бы просто позволить влезть в драку мне - нет, это выше его гиперраздутого эго. Сам еле на ногах не стоит, об оружии даже не думает. Ну точно спятил! Матильда смотрела, как передвигается Джеймс и знала, что не дай бог ему сейчас к ней прикоснуться - сломает руку и ввяжется в драку, но не с кем-то третьим, а с ним самим. И плевать, что ранен. Зато она зла.
- Ты че тут расселась?
И Матильда бьет кулаками по каменному полу, разбивая костяшки в кровь. На языке уже вертится тирада, которую девчонка готова обрушить на мужчину, но слова так и застывают, оставшись невысказанными. Мат слышит шаги, больше похожие на землетрясение, а через несколько мгновений видит практически орка, который возможно когда-то и был переростком-человеком. Джеймс оценивает ситуацию, а Тильда уже знает, куда направить свою ярость. Она вскакивает на ноги и в несколько движений долетает до Чумы, выдергивает из него нож и коротким ударом в шею успокаивает навсегда. Затем еще в пару шагов, Мат добегает до человеко-монстра и прокатывается у него под ногами, уворачиваясь от неловкого замаха. Девушка умудряется полоснуть по сухожилиям и, перехватив рукоять ножа зубами, цепляется пальцами и ногтями, карабкается вверх по Вождю и оказывается у него на плечах ровно в тот момент, когда мутант додумывается впечататься в стену спиной с такой силой, что будь там девушка, она была бы уже была всмятку. Тильда метает нож в сторону Морвана, молясь всем богам, чтобы его не зацепило, и оборачивает шею чудовища тем, что должно было стать повязкой, да так и осталось лишь полосой ткани, стараясь тянуть изо всех сил. Главное - удержаться. Главное - замедлить. Главное - отвлечь. И надеяться, что это поможет. Поможет им.